Слово в Неделю Жен-Мироносиц

(6/19.05.2002)

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа.

Сегодня, в третье воскресенье по Пасхе, считая первым само Пасхальное воскресенье, Церковь установила праздновать память святых жен-мироносиц всех в совокупности, а также Иосифа праведного и Никодима, которые погребли Тело Христово. Почему именно в этот день совершается их память? Все главные памяти совершаются в воскресный день, а главные события, которые были связаны со смертью и воскресением, — это уверение Фомино, память которого мы совершали неделю назад, и вот сами события погребения и воскресения, когда пришли жены-мироносицы. И просто за невозможностью совершить все эти памяти в одно и то же воскресенье, их так раздвинули на ближайшие воскресенья после Пасхи. т.е. мы продолжаем сегодня праздновать те события, которые совершились во время воскресения Христова, помимо того что, конечно, и само воскресенье мы празднуем в первую очередь, но так и в каждое воскресенье бывает.

И догматический смысл сегодняшнего празднования примерно такой же, как и прошлого, — уверение в истинности вочеловечения Христова, в истинности Его смерти, но также и в истинности Его воскресенья и в том, что Господь не испытал истления. Потому что сама необходимость женам-мироносицам принести миро и ароматы для Тела Христова показывает, что по крайней мере, по-настоящему, как это следовало по обычаю, не было оно намазано ароматами. И таким образом, если бы естественный процесс тления совершался, то оно быстрее бы разлагалось, и был бы соответствующий запах. И однако, ничего этого не было, и оказались ненужными эти ароматы, которые принесли женщины, что доказывает, что во гробе Тело Христово не видело истления, как это пророчествовал и псалмопевец Давид, говоря в одном из псалмов: «Не даждь преподобному Твоему видети истления». И действительно, мы должны знать, что Господь, хотя Он и умер, т.е. разделились в Нем, как это бывает при смерти человека, душа и тело, и только мертвое тело оставалось лежать для погребения, потому что никто не может погребать бессмертную душу, а погребают именно тело, а не всего человека, — но тем не менее, мы говорим, что Иосиф с Никодимом погребали Бога, хотя это даже и не был совершенный человек, потому что душу они не погребали. Почему? Потому что в теле все равно оставалось Божество — именно поэтому оно не увидело истления, хотя по законам естества своего человеческого должно было видеть истление. И именно поэтому мы говорим, что все равно Бога погребал Иосиф. И поэтому поется, например, в знаменитом ирмосе Великой Субботы: «Волною морскою Скрывшаго древле гонителя мучителя под землею скрыша спасенных отроцы», — т.е. Того, Кто древле скрыл волною морскою фараона, т.е. Самого Бога, Который потопил фараона в море Чермнем, Его самого сейчас дети тех, кто тогда был спасен, скрывают под землю. Это несмотря на то, что здесь даже и не было совершенного человечества. И вот, таков смысл праздника догматический.

Но еще более разнообразный смысл его тот, который мы могли бы назвать аскетическим, а проще говоря, это тот смысл каждому из нас указывает (он есть в каждом празднике), как спасаться не всем православным христианам вообще, а вот лично каждому из нас. И здесь очень много таких ясных примеров, которые имеют для нас силу заповеди, как нам нужно себя вести по отношению к Богу. Их настолько много, что даже о всех и не сказать. Конечно, меньше всего нужно думать о том, как некоторые, просто по полному советскому безумию утверждают, будто это какой-то «церковный женский день». Церковь не устанавливает праздников по половым признакам. Она не нуждается в «женском дне», будь то даже другой день, нежели 8 марта, — как она не нуждается в «Дне советской армии». Тем более, что в Церкви совершается сегодня память не только жен-мироносиц, но также совершается и память совсем даже не женщин, а Иосифа с Никодимом. И надо в другом совершенно месте искать содержание этого праздника. И вот какое содержание.

В частности, жены-мироносицы, пришедшие на гроб, они, даже не увидев уже тела и увидев Христа, Его не узнают. Мария Магдалина Его не узнает. Почему она его не узнает? Потому что она совершенно не настроена увидеть Его воскресшим; она думает, что это садовник, и спрашивает, куда он Его утащил, куда он Его положил. И потому, что она так думает, потому она и не смогла Его узнать. А если бы она думала иначе, то она бы Его сразу узнала. Но так как Он все равно обратился к ней по имени, и тогда уже она Его и узнала. И зачем они пришли, неся ароматы? Конечно, по большому усердиию, которое всячески похваляется; но в то же время оно показывает, что они не только не верили в воскресенье, но они даже не верили, что это Тело Бога, т.е. они ожидали, что будет разложение, и как телу обычного человека, обычного мертвеца, ему понадобятся эти ароматы.

И их состояние души может о многом сказать каждому из нас. Потому что это состояние, конечно, близкое к отчаянию, как мы знаем и из других мест Евангелия, что для всех учеников, не только для этих жен-мироносиц, это было большое испытание. И вот, они, тем не менее, постарались делать то, что они должны были бы делать, согласно обычаям, согласно правилам, согласно именно тоже богоустановленным обычаям, относительно погребения мертвеца. Вот так же и мы должны, даже если нападают на нас самые тяжелые помыслы, даже вот такие тяжелые, как помыслы отчаяния, мы должны прежде всего не теряться и продолжать делать то, что нам надо; если мы, по крайней мере, способны соображать в нашем тяжелом состоянии, что именно от нас требуется, какую работу мы должны совершить, как мы должны, там, какие-то обязанности по отношению к нашим близким исполнить, — мы должны все-таки их исполнять. Это первое, что позволит нам, так сказать, не поплыть дальше, чтобы совсем не затянуло нас это отчаяние, — и тогда, глядишь, мы можем и выплыть, по примеру этих жен-мироносиц, которые стали делать то, что от них так формально требовалось, и делать это со всем усердием, — вот, они даже ночью пришли, — и тогда уже Господь им помог и Сам обратился, хотя их очи были до того омрачены, что они не могли Его узнать, но зато Сам Он тогда, видя все-таки их желание Его узнать, пусть даже желание это было слишком слабым, чтобы Его узнать самим, но тем не менее, Он зато тогда обратился к ним Сам.

Но конечно, прежде всего, мы должны думать о том, чтобы нам не впадать в такие тяжелые состояния, как отчаяние. А почему мы склонны впадать в состояние отчаяния? Потому что у нас про все, а наипаче почему-то про то, что мы меньше всего знаем, — про Бога и про Его промысел и про Его суд, — у нас про все почти складывается, даже почти как-то незаметно для нас самих, мнение о том, как это должно быть. А потом обычно получается как-то не так. И когда мы видим, что оно не получается так, как это «должно быть», — с тем, чтобы я преуспевал, или с тем, чтобы какие-то наши ближние, которые нам почему-то очень близки, не впадали в какие-либо тяжелые грехи, — когда мы видим, что происходит все не по-нашему, то мы начинаем впадать в отчаяние, потому что мы не понимаем, как это происходит, и как бы почва уходит у нас из-под ног, и мир рушится как бы. Мир рушится, потому что мы решили утверждаться на мире, на мирских наших представлениях, на наших рациональных представлениях, что лучше так, а не так. Утверждались бы мы на Боге, тогда бы ничего не рушилось. Тогда бы мы, даже делая какие-то, может быть, предположения о том, чтО в той или иной ситуации было бы лучше или хуже, мы бы не придавали этим предположениям своим чрезмерного значения, понимая, что на самом деле мы ничего этого не знаем, что есть промысел Божий, который единственно только и знает, что лучше и что хуже.

И мы должны все время действовать по отношению, прежде всего, к себе, а потом и по отношению к другим людям так, чтобы дать действовать Слову Божию и промыслу Божию. Все равно Бог любит кого бы то ни было из наших близких больше, чем и мы, и кто бы то ни было другой, и здесь даже нечего и сравнивать, и, с другой стороны, Он и знает полезное не так, как это знаем мы, а так, как это есть на самом деле. И поэтому мы должны все время давать действовать Богу, а не говорить, что вот, «мы уже знаем, что Ты здесь хочешь сделать, теперь мы сами». Вот так Богу говорить нельзя. Потому что Пастырь добрый, Он берет заблудшую овцу на собственные плечи, а не говорит ей, что «вот такая-то карта, такой-то маршрут, вперед!» — а он ее несет Сам. Но по нашим главным коренным страстям, прежде всего страсти гордости, мы так не хотим. Мы хотим сами быть пастырями, а не овцами. И поэтому, когда у нас что-то не получается — а, естественно, Господь для того, чтобы нас как-то вразумить, нам это показывает на многочисленных примерах, чтобы мы в конце концов не остались в своей гордости, а по возможности от нее отступили (потому что иначе, если мы останемся в гордости, то мы будем как сатана и разделим его судьбу), Он показывает нам, что все это не так, — мы тогда не должны отчаиваться, а наоборот должны говорить: «Благо мне, яко смирил мя еси», — и понимать, что мы должны делать то, что мы должны делать, а какой будет результат — мы этого не знаем. Даже апостол Павел не знал, какой будет результат того, что он делает. Он говорит: «Павел сеял, Аполлос поливал, а возрастил — т.е. уже действительно плод принес — только Господь Бог».

И поэтому мы всегда, если мы что-то стараемся делать полезное для спасения своей души, если мы что-то делаем по отношению к другим людям, мы должны все время только смотреть на Бога, а не столько даже на себя или на этих людей. Что значит смотреть на Бога? Здесь я имел в виду, что надо просто иметь память Божию всегда и, по возможности, всегда (мы, может быть, не можем всегда этого делать) молиться: «Господи, вразуми! Господи, сделай, как следует!» И тогда можно быть уверенным, что Господь нас и вразумит гораздо больше, что просто даже какие-то мысли и понимание ситуации у нас будет совсем не такое, как если мы не будем этого делать. Но самое главное даже не это. Потому что нам ведь нужно на самом деле не столько понимание ситуаций тех или иных, а нам нужно, чтобы в результате все устраивалось правильно. А не так, чтоб мы понимали, почему и как, и как это совершится там через минуту или через год. А вот это уже будет точно. Потому что все равно мы понимания всего промысла Божия иметь не будем. Но нам этого и не надо. А нам только надо, чтобы все совершилось правильно. И уже задним числом мы вот это и будем видеть. И если мы хотим помочь другим, а прежде всего, если мы хотим помочь самим себе, — потому что не может помочь другим тот, кто не хочет помочь самому себе и кто думает, что он сам в помощи не нуждается (он, конечно, заблуждается очень глубоко, и только опасность представляет для своих близких, а отнюдь никакую не помощь), — так вот, такой человек, который именно хочет помочь по Богу другим, а еще раньше себе, он будет именно у Бога спрашивать, как и что, и даже если он будет получать вроде бы какие-то вразумления, все равно не будет считать себя что-либо знающим, а будет считать себя ничего не знающим и полностью предаваться на волю Бога. Потому что всякое наше такое вот знание того, «как надо», оно нас очень отделяет от Бога. И мы можем увидеть, что это во многих семьях так бывает: там, где родители очень хорошо знают, «как надо», т.е. как надо, чтобы их ребенок воспитывался, — там просто со стопроцентной вероятностью, без всяких исключений, бывает конфликт между взрослыми и детьми. И там всегда возникает глубокое и совершенно справедливое, надо сказать, недоверие, между ребенком и родителем, который все вот знает, «как надо». И бывает, что на почве этого недоверия различные другие истории возникают, иногда и самые что ни на есть трагические.

А в отношении к Богу мы, наоборот, дети. Но почему-то мы, наоборот, знаем, «как надо», по отношению к Богу. Так вот не надо. Если даже родители не знают, как надо их ребенку, кроме каких-то, может быть, самых базовых вещей — что он должен быть христианином и надо быть верующим (но это больше надо не директивами, а своим примером показывать), — то тем более дети не знают о родителях, т.е. мы не может по отношению к Богу сказать, «как надо». А мы должны просто смиренно ждать, что Он все устроит, а устраивая, Он что-то, может быть, нам и разъяснит. А может, и не разъяснит. А нам это не важно, разъяснит Он или не разъяснит. А нам только важно, чтобы во всем была воля Божия. Аминь.