Слово в Неделю святых отцов I Вселенского Собора

(3/16.06.2002)

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа.

Сегодня мы совершаем память святых отец Первого Вселенского Собора, которых по церковному преданию было 318. Известно — и тоже это в церковном предании содержится, — что епископов среди них было немногим более 200, списки этих епископов сохранились; но также в число этих отцов, которых мы почитаем, входят и те, кто помогал этим епископам, хотя и без права решающего голоса на I Вселенском Соборе, т.е. монахи, священники и диаконы, а возможно, и миряне. Число 318 — символическое. Что оно означает? 318 — это число слуг Авраама, с которыми вместе он выступил в защиту своего племянника Лота против врагов, и об этом как раз читалось в паримии. Т.е. это символическое число воинства народа Божия. А также число 318 в раннехристианской символике по численному значению греческих букв обозначало Христа. И вот, символическое число 318 и эти святые отцы I Вселенского Собора — они потому так отдельно и празднуются, что сами они стали символом святых отцов и защитников православия вообще, на все времена.

И почему же так важен этот Первый Вселенский Собор? Тогда была опровергнута ересь Ария. Ересь Ария тоже стала как бы образцом ереси на все времена. Что отрицал Арий в православном учении? Он отрицал, что Сын Божий есть Бог. Он считал Его тварью. Но почему же это так важно, чем это хуже многих других ересей? Тем, что это — отрицание вообще всего нашего спасения. Потому что если Христос, с Которым мы соединяемся в Евхаристии и Которым мы спасаемся, — это не Бог, а всего лишь какая-то тварь, какое-то создание Божие, пусть и не такое, как человек, пусть даже высшее ангелов, но тем не менее создание (так именно о нем учил Арий), то тогда мы не можем соединиться с Богом. Потому что даже Сам Христос оказывается отделен от Бога, потому что Он, как тварь, получается другой природы, чем Бог, и непонятно, как тогда мы в Нем можем соединиться с Богом. Но против именно арианства святые отцы сказали, в чем состоит настоящий смысл спасения, как об этом учит Церковь: Бог стал человеком, чтобы человек стал Богом. И Богом не может нас сделать никакая тварь, даже какая-то выдуманная Арием тварь, которая выше ангелов. Но конечно, именно учение Ария для людей понятно. Потому что людям понятно, что мы можем как-то измениться, если будем жить по Богу, что Господь нам поможет как-то измениться; но людям непонятно, как это мы можем стать Богом, не переставая быть человеком. И поэтому ересь Ария имела очень много сторонников в то время, и в течение почти всего IV века она была господствующей в восточной Византийской империи, а в V и VI веке она была очень сильна на Западе. И среди варварских государств, в Испании и Германии нынешней, а также в Италии ариане до конца VI века преобладали, их религия была государственной.

Но почему же нам сегодня это так важно? Сегодня, конечно, невозможна ересь арианства в том виде, как она была даже в V и VI веках, но те же самые идеи проводятся с помощью других ересей, по-другому, более тонко, конечно. Потому что после того, как святые отцы осудят какую-нибудь очередную ересь, именно такой способ проведения этих идей уже становится невозможным. Но пути эти бесчисленны, и ересь находит все новые и новые пути. И современные еретики, которые отрицают наше обожение, они прежде всего выступают как еретики-экуменисты. Еретики отрицают святость святых отцов. Точнее, они отрицают, что святые отцы получили то познание Бога, которое Бог имеет Сам о Себе. Хотя апостол Павел говорит: «хочу познать так, как я сам был познан», — и святые отцы утверждают, что в обожении, спасаясь, мы получаем именно то познание Бога, которым Бог знает Сам себя, экуменисты в это не верят. Поэтому они не верят, что если святые отцы сказали, что в таких-то сообществах, именующих себя церковными, на самом деле Бога нет, то Его там действительно быть не может, потому что они не на основании каких-то рассуждений это говорили, а на основании того, что они видели непосредственно, где Бог есть, а где Его нет. И как они это видели — мы как раз сегодня слышали рассказ об этом из чтения Симеона Нового Богослова. Благодать Божия видна, видна, как фаворский свет; и поэтому если святые отцы утверждают, что где-то она есть, а где-то ее нет, то этому так и надо верить. Тот, кто этому не верит, тот вообще не верит в святых отцов, тот поэтому и отрицает самых первых и главных святых отцов, защитников православия, — святых отцов I Вселенского Собора.

Но мы можем в связи с I Вселенским Собором спросить еще и о другом. Зачем нам праздновать память этого события, если мы знаем, что еще при жизни императора Константина, всего лишь через несколько лет после этого Собора, все вернулось в прежнее состояние. Да, Арий умер, не быв принят в общение, через 10 с небольшим лет после Собора. Но арианство восторжествовало, и сам император Константин принял крещение от Евсевия Никомидийского — самого главного сторонника Ария, самого главного епископа и страны, и ариан. И на православных в следующие десятилетия после Собора все время были какие-то гонения. И если потом все-таки православие восторжествовало, то это уже трудами отцов II Вселенского Собора в 381 году (а Первый был в 325-м). И тогда надо, казалось бы, больше их память праздновать, чем память отцов I Вселенского Собора, чье дело было разорено почти моментально. И Символ веры, который принял I Вселенский Собор, почти нигде не был принят, и даже многие православные — и те его не принимали; и слово «единосущный» применительно к Сыну даже многие православные не принимали, — что уж тогда говорить просто о большинстве епископов и церковных людей…

Но вот здесь мы и должны понимать, что в нашей жизни главное. Главное — это не та сила, которая торжествует, даже если это сила православия, а именно сила правды, которая прежде всего обычно проявляется в довольно-таки рабском образе, если воспользоваться тем выражением, которое апостолы употребили применительно ко Христу: «в рабием зраце». Да, Никейский Собор, I Вселенский Собор был бессилен. Он утвердил православие, но сам этот Собор был моментально предан чуть ли не анафеме, и по крайней мере, очень многие от него отказались на несколько десятков лет, и Церковь по всей вселенной была ввергнута в такую степень разрухи, которой не было ни до, ни после, даже сейчас такого нету. Тем не менее, именно эти отцы объяснили, как нужно правильно содержать веру, в чем состоит православие. И это объяснение, пусть и не сразу, но пробило себе дорогу и стало общим.

Нечто подобно мы наблюдаем и в ХХ веке. В 1983 году Собор Зарубежной Церкви анафематствовал ересь экуменизма — анафематствовал, может быть, еще и не совершенно, и неполно, но тем не менее, это впервые прозвучал голос Церкви, говорящий, что экуменизм — это главная ересь нашего времени, что это именно ересь, и что она под анафемой. Что дальше произошло в Зарубежной Церкви? Уже через три года после этого Собора, который анафематствовал ересь экуменизма, новый Первоиерарх издал такое Рождественское послание, которое сводило на нет весь смысл принятого тогда решения. А что дальше происходило, мы хорошо знаем, потому что это еще ближе к нашему времени: Зарубежная Церковь сама встала на путь экуменизма, и сейчас в ней произошел раскол, и большая ее часть, так сказать, «официальная», чувствует себя совершенно единой со всеми экуменическими юрисдикциями. И хотя формально она и не отменила этой анафемы экуменизму, но она для них уже ничего не значит. Потому что если есть анафема, то значит, есть те, кто анафематствуется, с кем нельзя иметь общения, потому что они — еретики. Но для «официальной» Зарубежной Церкви никто не анафематствуется, и конкретно никаких еретиков так и нет. Хотя на самом деле мы знаем, что еретиками являются члены абсолютно всех юрисдикций «мирового православия». Казалось бы, бесполезное дело, и труд митрополита Филарета, тогдашнего Первоиерарха Зарубежной Церкви, и его сподвижников, прежде всего, Владыки Григория (Граббе) и других, которые и настояли на принятии этой анафемы, — труд этот погиб. Да, если говорить только об истории Зарубежной Церкви, труд этот действительно погиб, как погибла сама Зарубежная Церковь. Но для Церкви Христовой труд этот ни в коем случае не погиб, потому что это стало началом такого ясного размежевания между истинно-православными, которые не приемлют ереси экуменизма, и всеми остальными, которые в этой ереси погрязли; и потом греческие истинно-православные старостильные Синоды последовали примеру Зарубежной Церкви уже в 90-е годы; и наша Церковь, которая тоже преемственно связана не только с Катакомбной, но и с Зарубежной Церковью, наша Российская Церковь — она также продолжает дело именно той Зарубежной Церкви, которую нам оставил митрополит Филарет, и недаром именно наша Церковь, а не Зарубежная, прославила во святых этого великого иерарха, который скончался в 1985 году.

И поэтому не надо смущаться, когда мы утверждаем православие, что этого никто не слышит, и все это словно впустую, и исповедники православия умирают, казалось бы, в полном одиночестве и в полном забвении. Потому что православие важно утвердить. Важно его сформулировать перед лицом очередной ереси. А когда будет победа православия над этой ересью — это уже как Бог судит. Может быть, это будет и не скоро, и нам совершенно не обязательно дожидаться этого в мире сем. Главное, чтобы дождаться этого в Царстве Небесном, чтобы вообще там оказаться, и тогда все и будет хорошо. Потому что наша задача состоит не в том, чтобы увидеть торжество Церкви на земле, которого полностью никогда и не было и быть не могло (а теперь уже не будет даже того, что было, по всей видимости), а того, чтобы быть в Царствии Небесном.

И не надо думать, что это относится только к утверждению православной веры и только к догматике. Всегда, когда мы хотим жить православно — даже если речь идет не о том, чтобы хранить верность догматам, — всегда мы сталкиваемся с таким сопротивлением мира, всяких обстоятельств, что мы просто убеждаемся, что мы никак не можем жить, как христиане. Об этом еще до христианства сказал пророк Давид, который заодно сказал, как нужно сопротивляться. Он говорит: «Богом моим прейду стену». Потому что, действительно, если мы хотим жить по-православному, то мы перед собой видим такую бескрайнюю бетонную стену, которую совершенно не прошибить никакими орудиями, а у нас и никаких орудий нет. Но одно орудие у нас всегда есть, хотя мы о нем можем и забывать. Это именно наш Бог. Т.е. мы должны со своей стороны понимать, что если нам туда, прямо, то стоит здесь стена какая-нибудь, не стоит здесь стена, — мы все равно должны, прося помощи Божией, делать свое дело и идти вперед, как мы можем. Пока стена нас тормозит, мы бьем об нее кулаками и никак не можем ее пробить, но когда-нибудь она рухнет сама. И это неизбежно. А вот всякие другие пути, которые нам и кажутся свободными, если они не по воле Божией, то они заградятся, и никто уже ничего поделать здесь не сможет. Поэтому единственное, чему мы должны здесь всегда следовать, и чему нас научают и отцы I Вселенского Собора, — мы должны себя предавать целиком на волю Божию. И прежде всего, конечно, мы должны это делать в хранении православной веры, потому что без этого все напрасно. А храня православную веру в догматике, мы должны хранить ее в повседневных делах нашей жизни.

А что это значит: хранить православную веру в повседневных делах нашей жизни? — В каждом деле уповать на Бога. Не говорить, что это вот мне невозможно, что это у меня не получалось всю жизнь, и поэтому это у меня не получится никогда. Это неправильное рассуждение. Все, что согласно с волей Божией, у нас получится, хотя и неизвестно, когда. И поэтому отступать никогда нельзя, и лучше нам, как говорят святые отцы, вспоминая об исхождении Израиля из Египта, сложить кости в пустыне — потому что все равно тогда мы будем принадлежать к народу Божиему, чем оставаться в египетском рабстве.

Поэтому да подаст нам Господь следовать святым отцам I Вселенского Собора во всём — и в догматике, и в аскетике, то есть и в нашей вере, и в нашей повседневной жизни. Аминь.