Слово на Троицкую Родительскую субботу

(9/22.06.2002)

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа.

Сегодня, накануне дня Пятидесятницы, совершается одна из двух в году Вселенских Родительских суббот, т.е. один из самых главных в году дней поминовения усопших. И все мы собрались сюда потому, что у каждого из нас есть какие-то родные и близкие, которые уже переселились в мир иной, и мы считаем себя обязанными — совершенно справедливо считаем — всегда о них молиться.

Но надо, конечно, относиться к поминовению усопших по-христиански. Многие думают, что они относятся к этому по-христиански, а на самом деле они относятся совершенно не по-христиански. И начинается это отношение не тогда, когда наши родные и близкие умирают, а еще при их и нашей жизни. Потому что когда кто-то из наших близких умирает, мы потом можем вспомнить очень многое, о чем мы жалеем из того, что у нас было в отношениях с этим человеком. И пока еще не все наши близкие и знакомые умерли, пока мы сами еще живы, мы должны смотреть на каждого человека так, как будто бы он вот сейчас умрет или завтра умрет, может быть, я его вижу в последний раз, — и соответственно этому себя с ним вести. Это не значит, что надо во всем ему потакать и удовлетворять любые его капризы, потому что это вовсе даже не полезно; но по крайней мере, это нас избавит очень во многих случаях и от гнева по отношению к этому человеку, и от того, чтобы настаивать на каких-то своих глупых, или даже, может быть, и умных, но все равно не очень уместных вещах, и вообще это совершенно изменит наше отношение к людям. У нас будет гораздо меньше поводов с ними спорить, а тем более ругаться. Поводов ругаться и вообще быть не может, потому что ругань — это откровенное искушение сатанинское. Человека можно в некоторых случаях убить (например, на войне), но ни в каких случаях не следует на него ругаться, по крайней мере, по страсти. Разве что человек действительно внутри себя ощущает, что он никакого гнева не имеет, но просто хочет как-то осадить другого человека, вот только тогда можно ругаться, больше как бы для вида, — вот только так. Все остальное — это не по-христиански, и в этом надо каяться.

И для того, чтобы мы могли правильно относиться к другим, мы должны прежде всего думать о себе. Сколько всяких вещей мы делаем бессмысленно, а нам кажется, что они имеют великий смысл. Но очень легко проверить, имеют они смысл или нет. Если бы мы сейчас стали умирать — продолжили бы мы делать эти вещи или нет? Понятно, что есть всякие такие внешние дела, которые можно делать только тогда, когда ты надеешься, что будешь располагать достаточным временем, чтобы их закончить. Или, скажем, если я знаю, что я сегодня умру, то я могу и не пойти на свою работу, например. Это все понятно. Но в отношении к тому, чем мы занимаемся, в нашей степени привязанности к этим делам, степени нашей заинтересованности этими делами — вот именно здесь и должен быть этот критерий: будет ли мне это настолько же интересно, если я сейчас умру? И строго говоря, вот, в отношении своего интереса к тому, чем мы сейчас занимаемся, мы все время должны использовать этот критерий, все время должны представлять: а вот, сейчас я умру, и вообще стоило ли тогда этим заниматься? И особенно, конечно, таким образом мы должны избегать всяких греховных занятий. Потому что хуже всего, конечно, умереть, когда ты занимаешься чем-то греховным, и именно этим поглощены твои мысли. И поэтому мысль о смерти, как замечено уже давным-давно святыми отцами, она сама по себе может удерживать нас от совершения многих грехов.

Но конечно, все мы знаем, что мы должны прожить на земле так, чтобы нам было, скажем так, полегче на том свете. И в отношениях с людьми мы должны вести себя так, чтобы больше осталось таких людей, которые могли бы о нас помолиться, которые не просто бы о нас помнили или даже были бы нам благодарны, потому что человеческая благодарность ничего не стоит на том свете, ее так же нельзя взять с собой на тот свет, как и какое-нибудь богатство денежное, а стоит чего-то только одна благодарность — которая выражается в молитве. И может быть, даже, мы каким-то людям ничего, кроме зла, не делали, но если они за нас молятся, то тогда мы получим пользу от этих людей. А если люди нам благодарны, но не молятся, потому что они и вообще не христиане, то и пользы никакой на том свете нам от них не будет, к сожалению. И поэтому мы должны стараться свидетельствовать своей христианской жизнью о христианстве как можно большему числу людей, которые еще, может быть, и не христиане, чтобы все люди, и христиане, и не христиане (потому что не христиане когда-нибудь потом, может быть, без всякого нашего участия, могут стать христианами), — чтобы потом все они как-то могли нас помянуть и о нас молиться.

Ну, а когда мы сейчас еще не умерли и приходим сами поминать усопших уже наших близких и всех от века почивших православных христиан, мы должны помнить, в чем состоит христианское поминовение усопших. Некоторые думают, что оно состоит просто в том, чтобы кто-то о них помолился или, скажем, подал в церковь записку, чтобы священник помолился тоже. Хотя все это, конечно, хорошо, и действительно, поминовение состоит и в этом тоже. Но если оно этим и ограничивается, то можно сказать, что его и не было. Потому что, если мы поминаем усопших по-христиански, мы должны по-христиански жить. А с чего, прежде всего, начинается христианская жизнь? — С участия в таинствах Церкви, с того, что мы регулярно причащаемся и исповедуемся, и именно в истинной Церкви, а не в каком-нибудь еретическом сообществе. И если это есть, то тогда наша молитва будет христианской. Но в дни особого поминовения усопших мы тоже должны приходить прежде всего к Евхаристии, т.е. к причастию. И самое главное, что мы должны делать за заупокойными литургиями, — это именно причащаться, соответствующим образом подготовившись и исповедавшись. Потому что именно тогда, именно за Евхаристией вся Церковь объединяется, и те, кто еще живы и здесь присутствуют, и те, кто уже ушли в мир иной, — все они объединяются вокруг Евхаристии. Священник вынимает на проскомидии частицы за умерших и за живых, которые не могут здесь присутствовать, и все эти частицы погружаются потом в ту чашу, из которой перед этим все причастились, и так вот и осуществляется единство Церкви, живых и умерших.

Есть, конечно, такой крайне нечестивый обычай, который сейчас повсеместно распространен в Московской патриархии, но он идет, к сожалению, еще с дореволюционных времен, как и многие другие нечестивые обычаи, — чтобы на заупокойных литургиях никому не причащаться. Все это придумало духовенство по своей лени, потому что им лень исповедовать, и много записок, и неохота им отвлекаться на прихожан. Конечно, те, кто это придумал, уже понесли (потому что все они уже давно на том свете) то наказание, которого они в глазах Божиих заслуживали за это. Но мы должны знать, что этот обычай греховный, богомерзкий, отвратительный и нечестивый, и ни в коем случае этому обычаю не следовать. И прежде всего мы должны не записки писать (потому что в крайнем случае мы можем в уме помянуть тех, кого мы не успели написать в записке), а прежде всего мы должны причащаться и готовиться к причастию, если мы хотим помянуть наших усопших. И именно для того в дни поминовения усопших служатся литургии, несколько особым заупокойным чином. Потому что если бы это было иначе, если бы литургия была не нужна так специально для поминовения усопших, то она бы и не служилась в эти дни. Да и вообще тогда за литургией не было бы ежедневного поминовения усопших, которое бывает всегда за каждой литургией.

Потому мы должны знать и понимать, что дни поминовения усопших, Родительские субботы — это дни, когда мы тоже должны причащаться. И не надо думать о том, что всегда на следующий день после субботы бывает воскресенье, когда мы тем более должны причащаться, потому что воскресенье — это праздник. В воскресенье мы действительно должны причащаться и в субботу тоже, два дня подряд. И опять же, мысль о том, что два дня подряд мирянам причащаться нельзя, — это еще одна нечестивая и богомерзкая мысль, один из тех нечестивых обычаев, за которые дореволюционная Русская Церковь понесла наказание. Потому что, как мы знаем, при советской власти не осталось ни одного храма, который бы принадлежал Церкви. Во всех храмах до революции стояли эти «слушатели литургии», которые приходили слушать литургию и не причащаться, и все эти храмы были либо уничтожены физически, либо обращены неизвестно во что, и там уже никакого богослужения не было, а в небольшом числе храмов служила еретическая Московская патриархия, а от Истинной Церкви все эти храмы были отобраны. И если мы хотим, чтобы от нас храмы наши не были отобраны, мы должны их использовать по назначению — для того, для чего Господь дал храмы, для того чтобы приходить и причащаться. И Господь да подаст нам причащаться и в этом веке, и в будущем, вместе с нашими усопшими. Аминь.