Какое богатство мешает войти в Царствие Небесное.
Слово в Неделю 12-ю по Пятидесятнице

(2/15.09.2002)

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа.

Сегодня мы слышали в Евангелии рассказ о том, как некий богатый юноша приступил к Иисусу и спросил Его, что ему делать, «да живот вечный наследую», т.е. чтобы получить вечную жизнь. И Господь ему сказал: «соблюдай заповеди», — как мы бы сказали, ветхозаветные заповеди, — и Он их перечислил. Юноша ответил Ему, что он и так их соблюдает от самой своей юности; и тогда Господь сказал ему: «Если хочешь быть совершенным, то возьми, раздай свое имение нищим и следуй за Мной». И юноша отошел опечаленный, потому что он был весьма богат, и у него было много всякого имения. А ученики опечалились тоже, но по другой причине, потому что были в недоумении и спросили Господа: «Кто же может спастись?» И Господь отвечает им, что «невозможное человеку возможно Богу».

Многие понимают эту историю в том смысле, что спасение и совершенство различаются, т.е. что для спасения надо исполнять заповеди, которые Господь перечислил, а для совершенства надо все оставить. Но не так это поняли ученики, которые огорчились именно потому, что не понимали, кто может быть спасен, если человек исполнил заповеди, а все равно выходит, что он не спасен. Таков буквальный смысл этого рассказа, и так же его понимало и подавляющее большинство раннехристианских и византийских отцов. Только уже, может быть, в позднейшие времена появились такие толкователи, которые стали выдумывать, что бывает какое-то спасение, которое не есть христианское совершенство. Конечно, в христианском совершенстве есть разные степени; и апостол Павел об этом говорит, что «звезда от звезды разнится в славе», и что «иная слава солнцу, иная слава звездам», — но нельзя сказать, что кто-то из них несовершенен. Если применять слова так вот неудачно, то может быть, тогда так и можно сказать. Но все-таки главное то, что для совершенства христианского надо так исполнить заповеди, чтобы при этом полностью отказаться от всякого имения. И это невозможно без помощи Божией, почему Господь и говорит, что «невозможное человеку возможно Богу».

А что же это за заповеди? Ну, понятно: не убий, не укради, почитай отца и матерь, не совершай каких-то грубых грехов. Но в ряду этих заповедей Господь перечислил и такую, которую все считают специфически христианской: «возлюби ближнего твоего, яко сам себе», — т.е. как самого себя ты любишь, так вот люби и своего ближнего. И эта заповедь находится в ряду тех, про которые Господь сказал, что они недостаточны для спасения. Хотя, казалось бы, мало кто из нас, здесь присутствующих и отсутствующих, может сказать, что он эту заповедь исполняет. И вот, чтобы понять, о чем здесь речь, надо понять, о каком богатстве и о каком исполнении заповедей тут говорится.

Действительно, Новый Завет не отменяет Ветхого Завета, и без достижения ветхозаветной праведности не будет и новозаветной, а без новозаветной праведности не будет спасения. Но эта праведность просто наполняет новым смыслом ветхозаветные заповеди. Потому что если просто мирскому человеку сказать, как это было сделано в Ветхом Завете: «возлюби ближнего твоего, как самого себя», — получится, что всех надо просто любить. А если понять ту же заповедь по-христиански, то тогда она переводится (и Господь ее Сам перевел в Евангелии) совершенно другими словами: «кто не возненавидит отца своего, матерь, сестру, брата, детей и так далее, тот не может войти в Царство Небесное». Что же это за «возненавидеть», о чем Господь сказал в Евангелии? Конечно, разные любители «христианской морали» не любят цитировать подобные слова, которых в Евангелии очень много; но если читать Евангелие подряд, а не в собраниях цитат, которые составляли благочестивые священники, как правило, ничего не понимавшие в церковном учении, то тогда это будет очень резать глаз. Что это означает? Противоречит ли это тем словам Господним, которые мы сегодня слышали? — Не противоречит, а наоборот, их объясняет.

Мы должны оставить самих себя, даже свою душу должны оставить, и в этом же смысле мы должны оставить ближних. Мы не должны их ненавидеть, как наших личных врагов; у нас вообще не должно быть личных врагов, и мы никого в таком смысле ненавидеть не должны. Но мы не должны привязываться ни к каким нашим ближним, не должны привязываться и к самим себе, а должны всех, в том числе и самих себя, любить так, как любит Бог, т.е. любовью Божией; а любовь Божия — это есть Сам Бог, потому что Бог есть Любовь. И это означает не то, что Бог является каким-то нашим чувством, а наоборот, что истинная любовь является не чувством, а действием Бога, Его реальным присутствием в нас.

И поэтому Господь здесь говорит о том, что если мы богаты — все равно, чем; не обязательно мы можем быть богаты какими-то житейскими благами; может быть, мы богаты тем, что у нас много хороших друзей, что у нас приятная работа, хорошая семья, что у нас вообще есть что бы то ни было из того, что любят люди мира сего, — вот, если мы чем-то из этого богаты, то мы не войдем в Царствие Небесное. А что значит — быть этим богатым? Это не значит что-либо иметь в прямом смысле. Потому что праведный Иов был богат, а потом моментально стал беден, а затем снова стал богатым. И он именно показал, как надо все это принимать, — как сказал Псалмопевец об этом же: «богатство аще течет, не прилагайте сердца». Он не говорит, что надо непременно отказываться от богатства. Это по обстоятельствам: кто-то должен отказываться от богатства, в том числе и душевного — от друзей, например; а кто-то не должен этого делать. Но внутренне все должны вести себя одинаково — не прилагать сердца. И вот только тогда мы и сможем исполнить эту заповедь — идти за Господом.

Но здесь очень важно не только то, что мы должны внутренне отказаться от всякого богатства, особенно душевного, но мы должны прежде всего понять, что мы идем за Господом. Он не просто говорит: «оставь то, оставь это, оставь все, оставь самого себя», — но говорит: «и иди за Мной». Можно ведь и просто так все оставить, и об этом Господь тоже говорит в притче о выметенной горнице, когда Он рассказывает в виде притчи, а не в виде реальной истории, как в некоей горнице жил бес, и его изгнали, а горница осталась пустой; и тогда этот бес, видя, что она пуста, взял с собой семь еще злейших его бесов, и они все туда вселились, и последнее было горше первого. Вот, если мы просто от всего откажемся не ради Бога — что тоже возможно, — то тогда с нами это и произойдет. Но мы должны идти за Христом. И тогда Он нас будет отрешать от всего того, что нас связывает с миром. Потому что святые отцы говорят, что любовь Божия отрешает от мира. От мира отрешает в настоящем, спасительном смысле слова, а не в смысле той выметенной горницы, только любовь Божия, — только если мы действительно идем за Христом, а не куда попало. И тогда действительно получается, что возможное Богу становится возможным и для нас, потому что Бог совершает это в нас, хотя человеку это было и остается невозможным.

Вот о чем говорит сегодняшний рассказ — о том, что мы не должны иметь никакой привязанности, не только к какому-то материальному богатству, но также и к богатству душевному, т.е. к тому, что люди обычно, по безумию своему, противопоставляют материальному богатству: вот, мол, мне денег не надо, мне только нужно, чтобы у меня были друзья, — «не имей сто рублей, а имей сто друзей». С христианской точки зрения и то, и то вредно; потому что надо не иметь ничего, и тогда будешь иметь Бога. Но для этого, конечно, надо не просто стараться ничего не иметь, а стараться прежде всего идти за Христом. Вот каков смысл этого рассказа.

И еще здесь обращает на себя внимание один образ, употребленный Господом: «Легче верблюду пролезть в игольное ушко, чем богатому войти в Царствие Небесное». Откуда такое сопоставление с верблюдом? В арамейском языке, на котором разговаривал Господь, слово «верблюд» было очень похожим на слово «канат». И в поговорке этой речь шла о канате — что легче канату вместо нитки пройти сквозь игольное ушко, чем богатому войти в Царство Небесное. А когда Евангелие записывалось — уже на греческом языке — тогда просто перепутали. Это бывает. У нас, например, в русском языке есть распространенная поговорка: «не в своей тарелке». А это неправильный перевод французской поговорки, которая должна была бы переводиться «не в своем седле»; «седло» и «тарелка» по-французски — омонимы, одинаково звучат. И поэтому у нас получается, что мы сидим не в своей тарелке, а не седле. Вот так же и здесь вместо каната получается верблюд в игольном ушке. Но в таком виде эта поговорка стала гораздо более известной, чем ее древний прототип.

Господь да подаст нам стоять в вере и, главное, следовать за Ним, и тогда Он Сам нас от всего отрешит ведомыми Ему способами. Аминь.